serednyak

Окончательную ясность в вопросе об устройстве российской государственности мне подарила Светлана Александровна, начальник Дома матери и ребенка в женской колонии.

Я работал директором благотворительного фонда, который такие дома – кто в заключении родил, тем туда дорога вместе с ребенком – опекал.
А у Светланы Александровны была мечта – икеевская кухня, которую она как увидела, так покой потеряла. Она захотела поставить ее в своем Доме матери и ребенка, чтобы подопечные ее видели, что есть другая жизнь, и тянулись к ней. Светлана Александровна не столько за них переживала, сколько за детей, потому что она педиатром раньше работала, пока больницу не закрыли в поселке, осталась для трудоустройства одна зона.
Кухня-то сама по себе – не вопрос, проблема – ее в зону затащить. Нерешаемая. Сто тридцать пять разрешений от ФСИН для этого нужно, пятьсот десять согласований, еще полтонны виз, и в результате все равно откажут. Когда государство начинает печься о ближнем, оно конкуренции не терпит. Если речь о мелочевке всякой, вроде памперсов, еще так-сяк можно договориться, а когда о такой капитальной вещи, как кухня – нет, просто нереально.
А Светлана Александровна говорит – не ваша забота. Покупайте и привозите. И через неделю после доставки звонит – приезжайте, полюбуйтесь, как встала, сердце поет.
У меня глаза на лоб, потому что такого быть не может ни при каких обстоятельствах, плавали, знаем. И я не поехал, а помчался - увидеть чудо.
А кухня вот она - стоит, сверкает и переливается, оступившиеся матери на нее только что не молятся вместе со Светланой Александровной. Как, спрашиваю, как вам это удалось?
Я, рассказывает Светлана Александровна, больничный взяла с четверга. А в среду вечером контингент пригнала и кухню вашу, все сорок шесть коробок, со склада, он до периметра, вынесла и сложила на крыльце штаба, он тоже не в зоне. В четверг утром все прутся на планерку, начальник впереди, ему плохо. Он голову поднимает, коробки видит – это еще что такое, спрашивает. Ему отвечают – это для Дома матери и ребенка привезли. Ну и тащите к матери и ребенку, что оно здесь валяется, проход загораживает. Им велено тащить, они тащат. На вахте спрашивают – але, а бумаги? А те им – начальник приказал, с него и требуйте. А с него с утра чего-нибудь требовать дураков нету. Ну и все. Потому что, если вещь в зону попала, она оттуда уже не вернется никогда. Я на всякий случай кота тянуть не стала, подписала за свои вольную бригаду, которая у нас ремонт делала, они мне за день все смонтировали, не отдирать же теперь обратно. А опера мне потом предъявляют – Светлана Александровна, а каким образом гуманитарка в зону попала? Не знаю, говорю, я на больничном была. Они – поняли. Еще бы они не поняли, я же их детей тоже смотрю, мне их женам только намекнуть про ущерб детской психике от вида бухающего отца, им сильно не до моей гуманитарки станет.

Потому что, пояснила Светлана Александровна, подытоживая рассказ о попадании икеевской кухни в места лишения свободы, государство у нас очень хорошее, но насквозь мудацкое, с ним надо по-доброму.

Mikhail Shevelev ФБ