Быль

[serednyak]

 ...Я вдруг говорю: «Слушай, я тебе расскажу: В 1942 году на Южном фронте было очень тяжело, прибыло пополнение. И в первом же бою один восемнадцатилетний вдруг бросил оружие, заткнул уши и побежал, куда глаза глядят. Его еле поймали, и военный трибунал приговорил его к расстрелу. Его должны были расстрелять перед строем, но обстановка была очень тревожная, поэтому его вывели несколько человек – прокурор, начальник дивизионного СМЕРШа, представитель военного трибунала дивизии и врач. Поставили на краю воронки, выстрелили в него несколько раз, и когда он упал, врач зафиксировал смерть. Его столкнули в воронку и сапогами нагребли земли. Как-то закидали и ушли. Через некоторое время солдатик ожил, сумел откопаться и пополз в расположение части. И на пути его оказалась землянка прокурора, и он туда скатился. Представляете, сидит такой прокурор и с чувством выполненного долга кушает тушенку, и вдруг на пороге возникает окровавленный покойник, которого он только что едва ли не собственными руками расстрелял и собственными ногами похоронил!!!... Вой, конечно, крики, набежали все. Солдатика давай перевязывать. Все-таки ребенок совсем, 18 лет. Что делать никто не знает, а добить никто не берется. Доложили председателю трибунала фронта Матулевичу. И тот распорядился: «Ввиду исключительности обстоятельств заменить расстрел сроком заключения, а всех исполнителей расстрела ввиду нарушений приказа и преступной халатности разжаловать и направить в штрафной батальон». Что и было исполнено. И никого из них не осталось в живых, потому что разжалованные штабные, как правило, погибали в первом же бою. А бойца, когда немножко подштопали и подлечили в госпитале, в связи с нецелесообразностью и видимо невозможностью отправления в тыл, также определили в штрафбат и отправили на передовую, где он принимал участие в самых жестоких боях, был ранен, выжил, вернулся в строй и дошел до Берлина. У него была медаль «За отвагу», «За боевые заслуги» и «Орден Боевого Красного Знамени». К концу войны у него уже выросли усы. И он всегда удивлялся тому, что его жизнь началась лишь с того момента, когда его расстреляли и закопали. Через шестьдесят лет в родной деревне его именем назвали улицу».

Ройзман ФБ